ДизайнАнна Б. (с) Кошка.

Часть I. ПРИЗРАЧНЫЕ ТАЙНЫ

Глава I

Тусклый свет пасмурного декабрьского дня скупо сочился сквозь окна, наполняя большую, обставленную с утонченной роскошью гостиную унылым полумраком. Казалось, все краски на стенах и мебели выцвели, зеркала превратились в темные омуты, лишь черный рояль посреди комнаты сохранял свою величественную значимость: он явно доминировал в обстановке. Склонившаяся над клавишами юная девичья фигура в простом белом платье на фоне инструмента выглядела как-то особенно хрупко и беззащитно. Девушка лет девятнадцати играла, не отрываясь, уже целый час, при этом ее лицо постоянно сохраняло выражение глубокой сосредоточенности и некоторого напряжения, словно она боялась допустить равноценную святотатству ошибку в исполнении. Пожалуй, ее можно было бы даже назвать красивой, если бы не болезненная худоба и глубокие черные тени, залегшие вокруг глаз. Тихая, печальная мелодия, рождаясь по велению тонких, почти прозрачных пальцев, заполняла пространство гостиной невыразимой мукой, сдавленными рыданиями истерзанной души.
Игра поглотила все внимание девушки, погруженная в звуки, она не заметила, как в комнату вошел мужчина.
– Кристина, ты снова мучаешь себя этой мелодией! Я же просил тебя не играть ее.
Кристина вздрогнула, музыка оборвалась на пронзительно щемящей ноте.
– Я не могу, – почти шепотом, не оборачиваясь, произнесла она. – Ты же знаешь, Рауль, она звучит в моей голове… постоянно.
– Это невыносимо. Мы женаты почти целый год. Как долго это будет продолжаться?
Он уже стоял возле рояля: высокий, элегантный, уверенный в себе – аристократ до мозга костей, человек, который всегда и во всем безусловно прав. Кристина робко подняла взгляд на мужа, в выражении его лица явственно читались недовольство, раздражение и… Она не смогла определить, что же еще сегодня примешалось к этому, ставшему в последнее время обычным, сочетанию. Что-то недоброе угадывалось во взгляде.
– Прости, я не хотела. Но сегодня такой… такой печальный день, этот промозглый сумрак за окном… А тебя не было рядом.
– Ты знаешь, у меня много дел. Я не виноват, что состояние твоего здоровья не позволяет тебе выходить из дома. Пойдем, я отведу тебя в спальню. Скоро приедет доктор Мертье. Ты должна лежать в постели.
Рауль помог жене встать и, подчеркнуто заботливо поддерживая Кристину под локоток, довел до лестницы и проводил на третий этаж фамильного особняка. Он оставил ее на пороге, сказав, что спустится вниз – встретить врача. С твердым намерением положить конец утомительным причудам Кристины, – пусть даже с применением медицинских средств, – виконт легко сбежал по ступеням навстречу невысокому плотного сложения человеку с обширной плешью на макушке и небольшой, начинающей седеть бородкой.
– Здравствуйте, доктор. Очень рад видеть вас, – приветствовал хозяин.
– Здравствуйте, господин виконт. Надеюсь, мадам чувствует себя лучше?
– Мне трудно судить… она так измождена. Я беспокоюсь за Кристину. Доктор Мертье, вы не откажетесь после осмотра выпить со мной чашку кофе? Я хотел бы поговорить о ее состоянии.
– Ну, разумеется. Это мой долг, виконт.
– Буду ждать вас в зеленой гостиной. Шарль вас проводит.
Один из слуг, как обычно сопроводил доктора в спальню виконтессы, хотя врачу давно была известна дорога.
Визит врача к пациентке занял не менее получаса. Все это время виконт вышагивал по комнате, где дожидался Мертье, раздумывая, как бы объяснить доктору, что именно вызывает его тревогу, не вдаваясь в подробности неприятной истории, связанной с монстром оперных подземелий. Даже себе Рауль не хотел признаваться в истинных причинах своих терзаний. Ревность. Ревность и чувство поражения преследовали его с того самого дня, когда Призрак пощадил ему жизнь, преследовали в самые счастливые и безоблачные дни семейной жизни. Женившись на Кристине, он не мог забыть, КАК она целовала того человека. Действительно ли она согласилась остаться с сумасшедшим уродом лишь потому, что хотела спасти его, Рауля, от смерти? Он бы поверил в это, если бы не поцелуй… отчаянный, страстный. Они никогда не заговаривали на тему, ставшую для супругов де Шаньи по обоюдному молчаливому согласию самым строгим табу. Что испытала она в тот миг? Уж точно не отвращение… И их игра на сцене… Насколько это была игра? Рауль был готов поклясться, что между Кристиной и Призраком проскакивали искры, грозившие засветиться электрической дугой, как на демонстрации физического опыта в университете.

* * *
Первые три-четыре месяца после свадьбы как будто ничто не омрачало казавшегося безмятежным счастья молодой четы. По крайней мере, Рауль был уверен в том, что Кристина в восторге от новой жизни, дышит им одним и пребывает на вершине блаженства. Он был ослеплен своей победой и не замечал ее тайных слез. Гроза разразилась внезапно: Кристина наотрез отказалась пойти на очередной великосветский прием…
– Разве ты не видишь, как они все смотрят на меня? Смотрят на нас? Твои друзья, их жены и матери незамужних барышень. Шепчутся у нас за спиной. Говорят гадости, делая вид, будто думают, что я их не слышу…
– Дорогая, это всего лишь твое воображение, – попытался возразить Рауль.
– Мое воображение? Ты все еще считаешь меня маленькой девочкой, которая живет в мире папиных сказок и не понимает, что происходит вокруг?
В Кристину словно бес вселился, долго сдерживаемая обида выплеснулась наружу гневом возмущения: в глазах вспыхнул огонь, губы дрожали, краски отхлынули с лица.
– По-твоему, это мои фантазии? «Ах, Рауль! Он мог бы составить блестящую партию для любой девушки из хорошего дома! А женился на нищей сироте, к тому же певичке. – Да что вы говорите, дорогая? – А вы не знали? Она пела в варьете на бульваре, и говорят, путалась с каким-то оперным тенором!»
В отличие от Кристины лицо Рауля пошло пятнами лихорадочного румянца: Кристина превосходно воспроизвела манеру речи двух отлично знакомых виконту дам. Обе они были подругами его покойной матушки и состояли в отдаленном родстве с де Шаньи, у обеих имелись дочери на выданье. Нет, она ничего не придумала, он даже мог представить себе выражение их лиц: высокомерие, смешанное с легким налетом презрения и брезгливости. Это было ужасно. Он попытался справиться с приступом жгучего стыда.
– Успокойся, пожалуйста. Мало ли что болтают старые сплетницы, всем известно, что у них змеиное жало вместо языка. Поверь, никто не принимает их всерьез.
– Ты так думаешь? Я просто не смогу повторить того, что сказал граф де Норе твоему другу Франсуа де Мулю. Это было настолько грязно, настолько отвратительно… Граф только не знал, что я стою в трех шагах за его спиной, нас разделяла дверная портьера. Рауль, я больше не в силах выносить эту пытку! Не заставляй меня идти туда…
Вспышка гнева угасла, сменившись бурными рыданиями и мольбами Кристины, на которые Рауль отвечал заверениями вечной любви, бессмысленными и невыполнимыми обещаниями оградить ее от оскорблений и нападок света. Увы, он сам не верил тому, что говорил.
Словно адская бездна разверзлась у его ног: он не мог бороться со всем высшим обществом, не мог заткнуть рты язвительным сплетникам и особенно сплетницам. Кристина все реже соглашалась посещать балы, приемы и званые вечера, перестала бывать в театре. Тоска поселилась в глубине больших карих глаз юной виконтессы.
Стараясь отвлечься от тяжких раздумий о последствиях мезальянса, Рауль с головой погрузился в дела. Теперь он предпочитал держаться как можно дальше ото всего, связанного с театром и миром искусства, вкладывая средства в крупные строительные и технические проекты. Здесь он нашел настоящую отдушину: в среде финансовых дельцов, инженеров и промышленных архитекторов предрассудки старой аристократии никого не интересовали. Деньги и дело – вот все, что имело значение. Не то, чтобы он вовсе перестал вращаться в привычном обществе, приобретя репутацию независимого во взглядах поборника прогресса, Рауль сумел-таки восстановить свое положение в глазах великосветских снобов. Любая новость со временем набивает оскомину, и о неравном браке виконта де Шаньи начали постепенно забывать.
Но между супругами пролегла трещина. Воспоминания детства не могут бесконечно поддерживать отношения взрослых людей, у которых в действительности оказалось не слишком много общего. Открытость и искренность незаметно растворились, словно дымка легкого предутреннего тумана в лучах восходящего солнца.
Оставаясь целыми днями, а нередко и вечерами в большом особняке, наполненном роскошью и прислугой, Кристина с каждым днем чувствовала себя все более одинокой и несчастной. Она увлеклась игрой на рояле. Раньше, занимаясь вокалом и балетом, бывшая хористка Опера Популер не отличалась большим искусством игры на музыкальных инструментах. Да, умела, как всякая выпускница консерватории, но теперь… Она часами разучивала партии, которые когда-то исполняла лишь голосом. Погибшее в огне произведение Призрака Оперы стало ее наваждением. А его пение, пение Ангела Музыки снова и снова возникало в ее голове, настойчиво требуя своего воплощения в завораживающих вибрациях чистых и нежных звуков. Иногда она впадала в отчаяние от собственной неспособности сыграть так, как сыграл бы Он, и плакала, роняя слезы на черные и белые клавиши рояля. Тем более, что рояль, конечно, не орган…
Однажды услышав, как Кристина играет, Рауль застыл посреди коридора. Он узнал мелодию дуэта, того самого дуэта из Дон Жуана, фантастически преображенные сцены из которого с некоторых пор стали преследовать его в ночных кошмарах, сопровождаясь приступами удушья. Не страх смерти, а ощущение грядущей катастрофы окончательного разрыва подспудно провоцировало мучительные сны виконта…
Они все еще делили постель и дежурно улыбались друг другу за столом, словно прожили вместе не десять месяцев, а, по крайней мере, десять лет. Ситуация становилась совершенно невыносимой.
В конце ноября, чересчур задержавшись на прогулке в оголившемся, продрогшем под резкими порывами холодного ветра парке, Кристина сильно простудилась. Сильный жар и тяжелый кашель почти на три недели приковали ее к постели, несмотря на все ухищрения новейшей медицины, применяемые доктором Мертье, процесс выздоровления шел медленно.

* * *

– Как вы находите ее состояние, доктор?
– Опасность как будто миновала, но…
– Прошу вас, садитесь, – Рауль любезно указал доктору на кресло у камина.
– Благодарю, господин виконт.
Врач опустился в удобное кресло, Рауль позвонил, вызывая прислугу, приказал подать кофе и сел напротив гостя.
Отдав распоряжения, он вернулся к разговору:
– Прошу прощения, я прервал вас.
– Н-да, я хотел сказать, что выздоровление вашей жены идет медленнее, чем я надеялся. Простите, если мои слова покажутся вам неприятными, я – врач, и интересы пациента для меня превыше всего. Она не хочет жить, месье. Просто не хочет жить. В ее столь еще молодом возрасте утрата жажды жизни не может считаться явлением нормальным. Я должен понять причину.
– Господин Мертье, я как раз хотел обсудить с вами душевное состояние Кристины, спросить совета…
Слуга принес поднос, разлил кофе по крошечным чашкам тонкого китайского фарфора и, наконец, вышел. Доктор сделал маленький глоток и вопросительно посмотрел на хозяина дома, ожидая продолжения прерванной фразы. Рауль не притронулся к своей чашке, казалось, он совершенно забыл о кофе.
– Видите ли, доктор, ее преследует музыка…
– Музыка?
– Да. Возможно, вы знаете: отец Кристины был выдающимся скрипачом, вся ее жизнь до замужества была связана с музыкой.
– Да, разумеется, я слышал об этом лично от госпожи виконтессы. Современная медицина считает, что музыка весьма полезна для душевного здоровья и в целом для хорошего самочувствия. Прекрасный кофе.
– Я доверяю современной медицине. Но для Кристины это настоящее наваждение. Она все время слышит мелодии, которые играл ее покойный отец, и музыку ее учителя.
– Тоже покойного?
– Да, он умер. Но, я должен вас предупредить: о смерти учителя она не знает. Она часами играет его музыку с тех пор, как начала подниматься с постели.
Доктор Мертье обратил внимание на странную интонацию, с которой виконт произносил слово «учитель», словно выталкивая его из себя через силу, но оставил свои наблюдения при себе.
– Видите ли, под конец жизни ее наставник повредился рассудком, стал одержим. Внушал Кристине мысли о великом служении вечному искусству. Мне трудно объяснить. Она боялась его, а теперь не может забыть. Вы сказали, она не хочет жить. Боюсь, что это правда. Я дал ей все, что мог: мою любовь, мою защиту, достаток, имя. Не понимаю, чего ей не хватает. Она не помнит матери, не знает, что такое нормальная семья, нормальная жизнь. Наверное, ей трудно привыкнуть к иному укладу и, что скрывать, – к социальному статусу. Кристина все время находится в подавленном состоянии. Мне кажется, ей необходима помощь. Профессиональная помощь. Вы понимаете меня, доктор?
Мертье почувствовал, что виконт чего-то не договаривает. Неуклюжие попытки аристократа сложить с себя ответственность за происходящее с близким человеком неприятно покоробили врача. Про себя он подумал, что сделает все возможное, чтобы помочь бедной девочке, от которой муж, по всей видимости, был бы рад избавиться любым способом.
– Да, я вас понял. Я, конечно, не практикующий психиатр, ваше сиятельство. И все же, на мой взгляд, ничего особенно патологического в поведении и рассуждениях вашей супруги не наблюдается. Но, поскольку вы обеспокоены ее душевным состоянием, и, надо признать, не безосновательно, я проконсультируюсь со специалистом. Я знаком с признанным авторитетом в этой области. Полагаю, профессор Арвиль не откажет мне в совете. Тем более, что положение вашей супруги требует особого внимания.
– Что вы хотите сказать, доктор?
– Только то, что в скором времени вы станете отцом. Госпожа виконтесса ждет ребенка.
– О, наконец-то! – лицо Рауля просияло неподдельной радостью. – Благодарю вас за прекрасную новость.
– Примите мои поздравления, ваше сиятельство. По моим расчетам, ребенок родится в начале или середине августа. Полагаю, это событие поставит все на свои места. Женщины нередко болезненно реагируют на сложности с зачатием, возможно, в этом и крылась основная причина душевного смятения и меланхолии вашей супруги. Тем не менее, я переговорю с профессором. А теперь позвольте мне откланяться, я зайду, как обычно, послезавтра.
– Прошу прощения, я задержал вас. Еще раз благодарю!
Рауль поднялся одновременно с доктором и с чувством пожал на прощание руку Мертье.
Беременность Кристины внезапно многое изменила, почти возродив былую нежность их угасающей любви. Рауль стал чаще бывать дома, по рекомендации доктора Мертье регулярно возил жену на прогулки, покупал подарки, старался всячески опекать и оберегать ее. Однако его порыва хватило лишь на пару месяцев: финансы и светские обязанности требовали внимания. Вернувшись к делам, Рауль испытал такое облегчение, что даже испугался. Но мимолетное чувство вины вскоре покинуло виконта: все женщины рожают детей, не мешая мужчинам жить. Его совесть могла быть вполне спокойна, тем более, что по рекомендации профессора Арвиля Рауль нанял для Кристины компаньонку.